Лекция Анатолия Чубайса «Инновационная экономика в России – что делать?» для
выпускников РЭШ, из цикла лекций по экономической политики памяти Егора Гайдара
Примерно год назад, в июне, мы с Егором и группой коллег были на отдыхе в
Финляндии, где я долго и страстно, размахивая руками, рассказывал, что такое
инновационная экономика. Обсуждали долго, в большей степени эмоционально, чем
содержательно. И, по результатам этого разговора, через пару дней, Егор
позвонил и сказал мне: «Я решил, что весь наш «Институт экономической политики»
нужно преобразовать, радикально переструктурировать приоритеты, тематический
план и в качестве одной из главных задач взять задачу инновационной экономики,
потому что глубина такого фундаментального слоя под ней абсолютно уникальна, и
степень проработки этой глубины не только российской, но и мировой
экономической мыслью, явно недостаточна. Эта тема настолько значима и в
прикладном, и в фундаментальном плане, что вот давай мы так сделаем».
Собственно, так и было сделано. Сейчас «Институт экономической политики» в
значительной степени работает над этой тематикой. И в этом смысле, чем я хотел
бы поделиться с вами, – это сегодняшний день нашего понимания того, что такое
инновационная экономика в России, и, самое главное, что нужно сделать, чтобы
эту самую инновационную экономику создать.
Пытаясь ответить на этот вопрос, наверное, правильней всего, прежде чем начать
продвигаться в будущее, хоть немножко оглянуться назад и посмотреть на тот
исторический фон, на котором это явление, этот феномен формировать. В общем,
если всерьез заглянуть, по крайней мере, в советское прошлое, то первое, что
приходит в голову всем, кого хоть на улице спроси о важнейших достижениях
советской науки, это – два проекта. Один из них – атомный проект, второй –
космический проект. Оба эти проекта у всех на памяти, и, в общем, независимо от
политической ориентации, надо признать, что действительно оба проекта были
великими и, как минимум, изменили нашу страну, а как максимум – изменили
геополитическую конфигурацию на земном шаре в целом. И до сих пор их значение
не исчезло. Это – чистая правда, и это важнейшие результаты науки и техники в
период 40-х – 60-х годов. Но точно так же чистой правдой является то, что
произошло после этого – в 70-е, 80-е годы: расцвет застоя, так называемый. Все
хорошо помнят, что Горбачев начинал с лозунгов «перестройки и гласности», но
те, кто лучше помнят, скажут, что Горбачев начинал с лозунга «ускорение», а
потом уже были «перестройка и гласность». Точнее, даже не ускорение, а
ускорение научно-технического прогресса. Так стоял вопрос, и на эту тему был
целый пленум ЦК КПСС даже.
Ну, как мы знаем, пленум был, ускорения не получилось. Я не хотел бы сейчас на
этот счет как-то ерничать. Другая сторона дела важна. Мне важно, что это
свидетельствует о том, что руководство страны – как ни относись – безусловно,
сознавало тот факт, что в середине 80-х годов масштаб отставания страны от мира
был очевидным, просто очевидным. И эта задача, очевидно, была приоритетной
точно так же, как очень быстро оказалось, что ресурсов для ее решения не
существует. В то время производительность труда в СССР по отношению к
Соединенным Штатам составляла 29,4%. Прошло 25 с лишним лет. Что мы имеем с
вами на сегодня? Мы имеем с вами ситуацию, когда сегодняшняя производительность
труда по сравнению с Соединенными Штатами составляет аж целых 30%. Можно это,
конечно, трактовать как прорывной успех: целых 0,6% за какие-то 27 лет, но
как-то все же язык не поворачивается. Если трезво оценить эту ситуацию, то надо
прямо сказать, что, во-первых, советская экономика оказалась не в состоянии
решить историческую задачу научно-технического прогресса, инновационной
экономики – как хотите называйте, ну и понятно всем, что уже точно не сможет.
Российская экономика за последние 20 лет оказалась не в состоянии решить эту
задачу. Но, может быть, еще сможет. В отличие от советской экономики, у нее
потенциально такой шанс существует.
Мне представляется, что если в этом ключе ставить вопрос, то, собственно, на
этом самом историческом фоне, о котором я говорю, нашем, российском
историческом фоне, то по сути дела наше развитие должно делиться на три этапа.
Этап номер один – это 90-е. Это этап развития основ рыночной экономики.
Понятно, что ни задачи строительства инновационной экономики, ни даже задачи
разворачивания масштабного экономического роста в то время решать было просто невозможно
в силу отсутствия институтов, инструментов, законодательства, квалификации,
кадров, бизнеса, социальной структуры и еще 150 причин. Задача строительства
рыночной экономики за 10 лет в стране была решена. Следующие 10 лет... Опять же
можно оценивать с плюсом или минусом по политике, я совсем не хочу уходить в
эту спекулятивную сторону, а посмотреть чисто экономический срез. В общем,
ясно, что базовая задача этого времени – это начало роста, концепция удвоения
ВВП, напоминаю. Которая, кстати говоря, была реализована, если кто забыл.
Удвоение ВВП реально произошло в стране. Но в то же время ясно, что драйвером
роста был тот самый российский экспорт, в котором 85% составляют нефть, газ,
металлы. Точка. Вся концепция роста, базирующаяся на этом драйвере,
исчерпалась. И дело состоит в том, сумеем ли мы в следующие 10 лет решить
задачу, которая называется «Новая модель экономического роста, базирующаяся на
инновационном развитии».
Таково наше понимание сути исторического фона, на котором задача, обсуждаемая
сегодня. Это – исторический фон. Но если не вглубь, а вширь – что в мире
происходит, как наша страна выглядит на глобальном мировом фоне? Вот самые
простые примеры, фиксирующие сроки решения задачи строительства инновационной
экономики в других странах. Не входя в детали, в общем, совершенно ясно, что
ровно в те самые 20–25–30 лет, которые мы по разным причинам потеряли,
объективным или субъективным, – не хочу анализировать. Ровно в этот период на
земном шаре возник десяток образцовых страновых инновационных моделей,
демонстрирующих фантастические результаты в области функционирования
инновационной экономики, причем некоторые из них возникли за последние 10–15–20
лет.
Финляндия, которая, если я правильно помню, в 1991 году имела уровень
безработицы 22% и катастрофическую ситуацию в силу обрушившейся торговли с
СССР, грохнувшихся переводных рублей, умершего экспорта и так далее. И ровно
тогда в этой стране в небольшую кабельную компанию пришел молодой человек,
который сказал: «Вот, готов вашу кабельную компанию поднимать, но нужно сменить
профиль продукции». Его звали Йорма Оллила, президент компании Nokia, которого
спросили акционеры: «Слушай, а какую продукцию ты хочешь, чтобы мы производили
вместо кабеля, который хорошо реализуется; рынок надежный, понятный». Он
сказал: «Я хочу производить мобильные телефоны». – «Что? Мобильные телефоны? Ну
да, видели мы такие, которые по два килограмма весом и которые русские олигархи
привозят нам сюда показывать, носят их обычно помощники с собой». Он ответил:
«Ну да, это эти, но вот у меня есть цифры, что по некоторым форсайтам в 2010
году количество мобильных телефонов в мире будет равно 30 млн штук» (смех в
зале). Вот сравните свою реакцию с их реакцией. Их реакция была: «Ты сошел с
ума! Какие 30 миллионов? Откуда это может взяться? Это абсолютное безумие». Но
каким-то чудом ему удалось убедить акционеров 95% производимой продукции снять
с производства, полностью сменить профиль, создать компанию Nokia. Как
известно, в 2010 году количество мобильных пользователей интернетом, мобильных
смартфонов вместе с другими устройствами в мире составило 4,2 миллиарда.
Прогноз, действительно оказался ошибочным, но немного в другую сторону.
Это произошло в десятке стран мира ровно в тот самый период, когда мы с вами
даже отдаленно к этому не собирались приступать. Это глобальный фон. А что было
с технологическим фоном? Как развивались базовые технологические уклады на
земном шаре в этот самый период? Как хорошо известно, на этот счет есть целое
направление, основанное на работах Кондратьева об экономических волнах, с
серьезным количеством мировых последователей, с некоторым количеством
российских последователей этой школы. К ней разное отношение в разных
экономических школах, я сейчас не хочу уходить в эту сторону. Суть того, что они
говорят: существует пять технологических укладов, которые, собственно,
вписываются в длинные экономические волны. Первый, начавшийся с текстильной
промышленности в Англии, 40–50 лет. Затем следующий – железные дороги. Третий –
электричество. Четвертый – нефть, автомобилестроение, электроэнергетика. Пятый
– информатизация и телекоммуникация. И начинается сейчас шестой. Есть тоже
разные позиции, но, как ни странно, большинство исследователей считает, что
сердцевиной шестого технологического уклада являются нанотехнологии.
Я понимаю, что меня можно заподозрить в субъективной позиции в силу понятного
конфликта интересов, но я стараюсь хотя бы на бегу читать, что пишут на этот
счет, и недавно прочел толстую-толстую книжку, выпущенную родным институтом
экономики Академии наук, который точно не обвинишь в борьбе за либеральные
ценности. И там целая вторая глава страниц на 50 описывает, почему
нанотехнологии – сердцевина шестого технологического уклада, который вот сейчас
начинается. Ну, как ни относись к этим оценкам, в общем, совершенно понятно,
что начало уклада – этот тот момент времени, исторический момент времени, когда
начинают формироваться новые бренды, когда начинают формироваться глобальные
рынки, когда компании, начинающиеся с классических гаражных стартапов из трех
человек, за три года выходят на объемы продаж в сотни миллионов, затем
миллиардов, а затем и десятков миллиардов долларов, когда капитализация таких
компаний, как известно, растет в разы.
И сегодня капитализация Apple – $240 млрд, по-моему, Microsoft – $230 млрд.
Примерно такого масштаба цифры. Это предшествующий пятый уклад. Есть
замечательный график, который показывает среднюю капитализацию первых десяти
компаний каждого уклада. На этом графике потрясающе видно, что внутри уклада у
капитализации есть жизненный цикл: рост и падение. Когда-то US Steel, Alcoa,
Dupon – это были компании четвертого уклада. Сегодня их капитализация – $40
млрд, не больше, а лидируют те компании из пятого уклада, которые я уже назвал
(Apple и Microsoft). Завтра – шестой, что называется, позвольте представить.
Это технологический фон.
На этом глобальном и технологическом фоне возникает небольшой вопрос: быть или
не быть, можно ли это в принципе сделать в нашей стране? Количество дискуссий
на эту тему таково, что мне просто не хочется в них включаться. Откройте любую
газету, и вы увидите там соотношение примерно 10 к 1: 10 – это грустные
смайлики, а 1 – это, наверное, мое выражение лица. Я вот совсем не хочу сейчас
кому-то что-то доказывать. Я хочу только одну гипотезу выдвинуть, и, думаю, вы
с ней согласитесь. Этот бесконечный спор: а можно ли в России, в которой
коррупция, бюрократия, взятки, воровство и так далее... Нет, нельзя в России, в
которой... И – поехали. Этот спор я предлагаю решить одним-единственным способом:
сделать. Давайте сделаем, и тогда все станет ясно. Все остальные аргументы мне
кажутся не очень интересными и не очень захватывающими.
В этом смысле, если в прикладную сферу продвигаться, нужно трезво оценить, а
что сегодня сделано в России. В общем, надо признать, что есть определенный фон
задела, ясно, что в России что-то происходило 10–15 лет. Между прочим, больше
происходило в регионах, чем в Москве. Москва вообще этого, как правило, не
видит и не понимает. Есть в Томске, Ставрополе, Пензе, Чебоксарах десятки
компаний с объемом продаж под $100 млн каждая, имеющие реальный экспорт под
70–80%, с абсолютным хайтеком, с продажами в Европе. Они малоизвестны, родились
10–12 лет назад и пробиваются сквозь тысячи барьеров, выставленных родным
государством на пути инновационной экономики. Но они есть. Тем не менее, ясно,
что этот фон все-таки слабенький, росточки хлипкие. Надо на ситуацию как-то
смотреть заново. И если посмотреть на нее заново, то нужно, прежде всего,
признать, что политический приоритет задан. Это сегодня очевидно. Между прочим,
он был задан еще в документе, про который как-то забыли, под названием
«Концепция 2020», это еще путинский документ. В нем речь шла про инновационную
экономику в явном виде. Ну а сегодня, при президенте Медведеве всем понятно,
что тема вышла на такой уровень, что просто уж куда выше. Все приоритеты более
чем заданы, все обозначено в необратимой картинке.
Что было сделано помимо задания политического приоритета? В общем, был набор
неких политических решений, которые на сегодня реализованы. Прежде всего, были
приняты определенные организационные решения: президентская комиссия, регулярно
заседающая всерьез, ежемесячно, по-настоящему, ни разу не сорванная
президентом, и даже один уважаемый член комиссии выгнан за то, что не посещал
заседания. Вслед за ней создана премьерская комиссия. Они взаимодействуют между
собой, выстраивается какая-то работа вокруг этих двух органов. Собственно, по
их решениям приняты первые законодательные меры, которые, на мой взгляд, кстати,
серьезны. Я имею в виду, прежде всего, поправки в закон о техническом
регулировании. Очень значимая вещь прошла в конце прошлого года. Это норма,
которая разрешает в российское техрегулирование, бессмысленное и беспощадное,
ввести нормы Евросоюза, и пытаться придать ему хоть какой-то смысл. Считаю это
очень важным и правильным шагом. Еще один закон – ФЗ-217, так называемый, –
создание малых инновационных предприятий при вузах и институтах академий наук с
очень бурными дискуссиями и определенными изъянами, тем не менее, был принят.
На сегодняшний день их более 400 – трудно, сложно, с ошибками, но, тем не
менее, это некая живая жизнь, рождающаяся вокруг инновационной сферы. Внесены
поправки в миграционное законодательство. С 1 июля стоит иностранцу только обеспечить
себе зарплату на уровне 2 миллиона рублей в год, и он приезжает в Россию без
ограничений. Радикально упрощается визовой режим, регистрация при переезде и
так далее.
Ну, сколковский проект бурно обсуждается, вокруг которого все страсти кипят –
значимый, безусловно, шаг вперед. Мне кажется достаточно важной мера, которая
касается импульса бизнесу. Пусть он еще не до конца виден, но это происходит, я
это вижу хорошо. Во-первых, был дан серьезный импульс крупному государственному
бизнесу и предложена идея так называемых инновационных программ. Что такое
инвестпрограмма, наши госмонополии знают уже хорошо. За 10 лет они в этом
разобрались. Родилась методическая база, рождаются ежегодно инвестпрограммы. У
РАО ЕЭС годовая инвестиционная программа была 960 млрд рублей, как сейчас
помню, в максимуме. Это серьезные вещи. Но это – инвестпрограммы. А вот
инновационная программа – это другой срез темы. Это, собственно, модернизация.
В ближайшее время, если я правильно понимаю, министр экономики будет докладывать
правительству о механизме обеспечения инновационных программ крупных
государственных компаний. Дан импульс крупному частному бизнесу. Наверное, вы
слышали, в январе на президентской комиссии было принято решение, по которому
заявки на крупные проекты с объемом продаж под 15 млрд рублей в 2015 году,
инновационного характера, с набором требований, будут поддерживаться
государством. Сейчас завершается процесс отбора. Больше 40 отобрано. Видимо, в
ближайшее время комиссия будет утверждать.
Это какое-то движение в правильную сторону, причем, и по госбизнесу, и по
частному бизнесу. Чего не хватает? Мне кажется, что сейчас после полутора–двух
лет таких бурных продвижений в несколько сторон не хватает очень важной вещи:
на одну секунду остановиться, оглянуться и заново перепоставить цели. В моем
понимании, пришло время, когда от такого бурного периода бури и натиска надо
переходить к системной работе. Суть этой системной работы называется
«разработкой инновационной стратегии развития». Я считаю, и мои коллеги это мнение
разделяют, что ровно сейчас такой момент, когда, правильно переосмыслив задачу,
поставить ее заново именно в таком ключе. Что это означает? О чем это я, что
это вообще за история и что это за программа? Много разных программ принималось
и принимается. Почему мне кажется, что это сегодня остро необходимо? Каким
требованиям должна соответствовать такая программа и как она должна делаться?
Назову несколько из них.
Во-первых, правильный горизонт времени – десятилетний. Это разумный компромисс
между полной потерей содержания – такой риск всегда есть – и, в то же время,
слишком коротким периодом, за который просто невозможно ничего крупного сделать
в стране. Если десятилетний срок переводить на политический язык, то мелькают в
голове цифры либо 8, либо 14, но мы их перелистнули и оставили 10 как
правильный горизонт. В этом документе все равно, на мой взгляд, нужно
разобраться с местом России на мировом инновационном фоне. Мы видим сегодня
бурные процессы, о части которых я уже сказал. Израиль стал практически мировым
центром IP (Intellectual Property, интеллектуальной собственности). Южная
Корея, которая почти не имеет собственной фундаментальной науки, тем не менее,
имеет экспорт инновационной хайтековской продукции на сотни миллиардов
долларов, в десятки раз больше, чем Россия. Науки нет, а инновационный бизнес
есть. И наоборот: наука есть, а инновационного бизнеса нет. И такие модели
возможны, и такие. Или Китай, который сегодня вкладывает в это направление, как
мне представляется, триллионы долларов. Это – мое понимание ситуации, особенно,
после недавнего визита в Китай, где я пытался подробно разобраться с этой
темой. Фантастический объем ресурсов, который даже сложно себе представить.
Добавьте к ним реальные косты, реальную цену рабочей силы, и на этом фоне
определите, а что на этом фоне в России можно сделать, что способно будет
конкурировать с китайской продукцией через пять лет. Инновационной продукцией
через пять лет, я не про уголь. И понятно станет, что задачка не очень простая,
и ответ на нее совсем не тривиален.
Ясно, что программа такого класса должна быть операциональна. Это не набор
пожеланий, а вполне технологичный документ, который описывает не только
«зачем?», но и «что?», и «как?». Ясно, что в этой программе результаты должны
быть объявлены заранее, и они должны быть контролируемы. Кстати, простой
результат, простейший: доля ВВП в хайтеке. Точка. Конечно, он имеет свои плюсы
и минусы, но, тем не менее, вполне внятно показывающий реальный итог. Сам
процесс разработки должен быть, конечно же, открытым. Об этом я буду дальше
говорить подробнее, потому что считаю это важным. Ясно, что собственное
ресурсное обеспечение задач инновационного развития России изначально вложено в
бюджетную стратегию. Не в режиме, когда президент решает: на Сколково – 10 млрд
из бюджета или 15 млрд. Нет. В режиме, когда сама бюджетная стратегия страны
исходит из этого приоритета и закладывается в бюджетное послание – в трехлетку,
годовой бюджет. Это совершенно другой уровень разговора вокруг этой темы.
Но это – требования. Самое главное – что должно быть внутри, что должно быть в
этой программе? Я понимаю, что дать полный ответ на этот вопрос я не смогу, но
могу обозначить пять приоритетов, за которые, по крайней мере, я готов как-то
обосновывать, заранее понимая, что ими не исчерпывается история: ясно, что
нужно наращивать этот список еще и дальше. Общее экономическое законодательство
– скажу об этом подробнее, важнейшая сторона дела. Региональная политика – ну
просто вопрос вопросов, начать и кончить. Технологические приоритеты. Состав
федеральных органов исполнительной власти, инструменты механизма
государственной инновационной политики. Преобразования науки. Повторяю еще раз:
список можно продолжать. Сейчас не готов. Лучше скажу по два слова про каждый
из обозначенных приоритетов.
Общее экономическое законодательство. Начну с общих точек, а потом завершу всю
тему экономического законодательства базовой логикой. Корпоративное
законодательство. Самая простая вещь. Те из вас, кто связан с венчурными
инвестициями, профессионально их изучал и работал в этой сфере, прекрасно
знает, что в нашей стране есть единственная организационно-правовая форма под
длинным названием «Закрытый паевой инвестиционный фонд рискованных венчурных
инвестиций». Точка. Форма – отвратительная. Представить себе невозможно: с
двойным налогообложением, с десятком изъянов, лишающих возможности проводить
второй, третий раунд подъема денег – со всеми недостатками, которые только
возможны. То, что есть в мире на этот счет, – GP/LP, General
Partnership/Limited Partnership – на русский язык не переводится в
законодательном смысле. Ясно, что нужен новый закон, создающий новую
организационно-правовую форму, вписывающийся в Гражданский Кодекс с
соответствующими дополнениями, дающими возможность по-человечески формировать
венчурный фонд. Это кусочек корпоративки. Другой кусочек корпоративки – это
результат работы венчурного фонда. Он, собственно, что создает? Он создает
стартапы. А стартапы – это что? ООО. Не годится. Готов показать, почему. Каждая
из действующих организационно-правовых форм в принципе не пригодна для
нормального функционирования инновационной компании ранней стадии. Наша работа
в этом смысле привела нас к разработке нового закона, закона о коммерческом
товариществе, который в нашем понимании радикально упрощает жизнь тем, кто
собрался заняться реальным инновационным бизнесом.
Если вы поговорите сегодня с теми инноваторами, которые сегодня, как ни
странно, выжили, и которые есть в нашей стране, то первой проблемой почти все
назовут даже не то, о чем я сказал. А таможню. При слове «таможня» они просто
готовы хвататься за револьвер, если он у них есть, и выражать свои мысли
неприлично. Ясно, что здесь нужна если не революция, то радикальное изменение
ситуации. Результатом нашей работы в этом смысле стала необходимость полного
пересмотра фундаментальных норм. Мы готовили их как пересмотр Таможенного
кодекса России. К этому времени подоспел Таможенный Союз. К счастью, в
Таможенный кодекс Таможенного Союза удалось предложить десятки норм,
направленных на это. Это – первый шаг. Шаг номер два – закон «О таможенном
регулировании» российский, который сегодня разработан и вносится в
Государственную Думу. Шаг номер три – валютный контроль. Это – Центральный
банк, это вообще другая история, другие принципы переосмысления сути валютного
контроля. К счастью, в хорошем диалоге с ЦБ. Они понимают и помогают готовить
нам такой законопроект.
Еще один деликатный кусочек называется экспортный контроль. Если кто слышал про
это – это совсем специфическая сфера. Целый закон об экспортном контроле в
России – абсолютно непригодный для нормальной жизни, требующий полной переделки
от начала до конца. И, как это ни странно, ведомство, занимающееся этой темой,
с пониманием к нашим предложениям, мы завершаем разработку нового закона об
экспортном контроле. Весь проект в целом называется «Зеленый коридор». Замысел:
попытаться создать «зеленый коридор» для российской инновационной продукции,
потому что понятно, что мы либо создадим инновационную экономику международного
класса, либо лучше ее не создавать вообще. Она не может быть, знаете, местной,
такой «немного для себя». Не получится. Она в таком режиме не живет и не
функционирует. Именно поэтому все, что касается внешнеэкономических связей, для
нас – абсолютный приоритет в этой тематике.
Едем дальше. Ну, святая святых – Налоговый кодекс. Наши пятимесячные битвы с
министром финансов на этот счет позволили достичь серьезного взаимопонимания и
продвинуть целый ряд вопросов, начиная с принципов амортизационной политики,
кончая – на днях объявлено президентом – отказом от налогообложения прироста
капитала. Правда, там внутри есть маленькая развилка. Есть прирост капитала у
юрлиц, и есть прирост капитала у физлиц. Физлица – это бизнес-ангелы. Это
важнейший институт финансирования инновационных проектов, который, будете
смеяться, в нашей стране существует. Он абсолютно реальный. Мало того, сейчас
будем формировать ассоциацию «Рубан» – «Российскую ассоциацию бизнес-ангелов».
Их не обязательно нужно подвести под этот закон. Они в обязательном порядке
должны получить освобождение от налогообложения прироста капитала – это
важнейший инструмент государственного содействия инновационной политике.
Техническое регулирование. Крупнейшая сфера. Поправки декабрьские очень важны.
Но это – часть истории. Это выглядит примерно так. В 2002 году в России был
принят закон о техническом регулировании. Очень замечательный, очень
прогрессивный, очень передовой, очень стратегический. Вообще никакого отношения
к жизни не имеющий, не реализован вообще ни в какой форме. В стране на сегодня
принято чуть меньше 20 техрегламентов – это основа закона. Это означает, если
называть вещи своими именами, что страна живет без техрегулирования. Ответить
на вопрос сегодня: а работают сегодня те 100 000 ГОСТов, полтора миллиона
ОСТов, столько-то сот тысяч СНИПов и еще столько-то сот тысяч норм и правил, в
отраслях введенных, или нет, – невозможно. Нет ответа. И представить себе на
секунду, что экономика наших масштабов, российская, за триллион долларов ВВП,
которая вообще не имеет технического регулирования, ну, в жизни, основанной на
трубе, можно. В жизни, основанной на науке, – невозможно. Так не бывает. Я
считаю, что задача концептуального переосмысления технического регулирования
является важнейшей, и ее решение требует серьезнейших интеллектуальных усилий.
Законодательство об интеллектуальной собственности. Ну, об этом, как и,
собственно, о ранее высказанном, можно было бы говорить целый час. Вот совсем
коротко, что мы понимаем сегодня об этой сфере. Начать с ГК. По-настоящему
прогрессивный документ. Действительно, продвинувший ситуацию. Который в ряде
случаев дал очень прогрессивные нормы как бы сверху вниз. Если есть в этой
сфере собственно разработчик, автор, институт, в котором он работает, дальше
ведомство, которое деньги давало, и дальше государство. Смысл вектора,
заданного законом, – куда-то вниз передать реальное правообладание. Он их
передал, но передал в режиме «может быть». Он разрешил пользоваться этими
правами на менее высоком уровне. Он разрешил государству передавать эти права
вниз. А государство наше – не хочет. С государством нашим так разговаривать
нельзя. Оно такого языка не понимает. Государство нужно заставлять. Ничего
другого оно не понимает и не поймет никогда. Государству нужно запретить. Вот
тогда это может оказаться действенным.
Я убежден, что суть проблемы в интеллектуальной собственности – я говорю не о
копирайте, не об авторском праве, а о промышленной интеллектуальной
собственности – в разрыве между центром мотивации с центром правообладания.
Мотивация все равно находится у того, кто придумывал, а правообладание там
далеко-далеко. Тот, кто потенциально хочет коммерциализировать права, тот не
может. Кто-то может, но не хочет. Все остальное вторично. Все дискуссии о том,
что у нас плохо в РСБУ учитываются нематериальные активы, что доля
нематериальных активов составляет столько-то, а вот в Америке – столько-то, что
нам нужно развивать оценщиков в сфере нематериальных активов, и так далее, –
все это правильно. Только вторично. А первична – мотивация, которая растоптана,
разорвана на части. И пока мы не решим эту задачу, мы не добьемся ничего. Суть
решения – ну, я боюсь использовать некоторые термины из «проклятых 90-х»,
как-то хочется их избежать – интеллектуальная амнистия. Вот. Это суть того, что
мы будем предлагать, облекая это в нормы существенного обновления всего
законодательства в сфере интеллектуальной собственности.
Государственные и муниципальные закупки. Большущая тема. Триллион двести
миллиардов рублей. В части инновационной – не работающая вообще. Невозможно под
принципом минимизации цены финансировать мир. Невозможно. Точка. И даже задача
под названием «Переход к цене владения» и целый ряд других идей на этот счет
является половиной дела. Ясно, что тут нужны крупные, масштабные и значимые
решения. То, что я рассказал, – это маленькая часть экономического
законодательства, в котором еще между делом лежит бюджетное законодательство,
которое требует полного пересмотра, экологическое законодательство, которое
нужно начать и кончить, миграционное законодательство, в котором сделан только
первый шаг, законодательство о науке, о финансовых институтах и многое-многое
другое. Суть: все российское экономическое законодательство от начала до конца
выстроено под задачи индустриальной экономики. Мы пытаемся построить
постиндустриальную экономику. Это другой мир, это другая история. Именно
поэтому, к сожалению, этой историей нужно заниматься сегодня более чем
основательно, серьезно и системно.
Но если вы помните, общее экономическое законодательство – это только часть
содержания инновационной стратегии развития России, на которую я нахально
замахнулся. Есть еще региональная политика. Ясно, что все регионы не могут быть
одинаковыми, ясно, что с каждым нужно разбираться отдельно, ясно, что мы вряд
ли будем строить инновационную экономику в каждом из 83 регионов России.
Чукотка, Магадан, Камчатка, Чечня, Ставрополь, Калининград – наверное, нет.
Рано или поздно, придется внятно ответить на вопрос, где наши приоритеты. Ответив
на этот вопрос, вы одновременно ответите на вопрос, где их нет. И ответите тем
губернаторам, которые не получат никакой государственной поддержки, а это
гораздо более сложно, чем сказать тем, кому ты говоришь «да». И не пройдя эту
развилку, невозможно в стране нашего масштаба строить региональную
инновационную политику. Она абсолютно необходима.
Технологические приоритеты. Президент обозначил пять приоритетов, как вы,
наверное, знаете. Что, на мой взгляд, разумно. Другое дело, что совершенно
необходим следующий шаг. Нам за этими приоритетами – медицина,
энергоэффективность, на гораздо более очерченные крупномасштабные продуктовые
технологические инновации. В моем понимании, они должны быть теми продуктами
или технологиями, которые способны либо изменить базовую технологию в целой
отрасли, либо просто создать новую отрасль. О чем я говорю? Ну, вот из тех
примеров, которые нам понятны и близки, которыми мы серьезно занимаемся.
Светотехника на светодиодах. Сегодня любой эксперт в этой сфере скажет вам: очевидно,
что светодиод с электропотреблением в 7 раз меньше и сроком службы в 50 раз
дольше точно заменит и освещение офисное, и освещение уличное, и освещение
промышленное, и освещение автомобильное, и освещение специальное и дальше
вплоть до хирургического освещения или фонариков. Отрасль стоит в шаге от смены
технологического уклада. Она будет заменена полностью в течение ближайших 10-15
лет. Ясно, что мы можем попытаться этот рынок освоить или, как обычно, отдать
его друзьям за рубеж.
Очень похожая ситуация с автомобилестроением, где очевидно просматривается
переход сначала к гибридному, а затем и к электромобилю, за которым
крупномасштабная технологическая проблема: двигатель, аккумулятор и
суперконденсатор. Эти три задачи более чем серьезны. А поскольку понятно, что
переход такого рода, прежде всего, упирается в инфраструктуру, в возможности
замены либо аккумуляторов либо зарядки, которая не решается без масштабной
государственной поддержки. Такого масштаба проблема требует крупномасштабного
участия государства. Высокоскоростное железнодорожное сообщение. Как вы,
наверное, знаете, Европа в 90-е эту задачу решила. Скорость 280–300 км/ч там
освоена везде. Для сведения добавлю: две недели назад в Китае пущен первый
поезд на 1000 км со скоростью 398 км/ч. Китайская инвестиционная программа
предполагает развитие этого проекта примерно с десятикратным увеличением в
ближайшие пять лет. В России есть «Сапсан», что, конечно, хорошо. Но, как мы
понимаем, это очень далеко от масштаба задачи, которая должна быть решена в
целом.
Индивидуализация методов фармотерапии на основе массового секвенирования
генома. Хорошо известно, что в этой технологии человечество вышло уже не на
стадию научных открытий, а на стадию такого лавинообразного падения
себестоимости единичного секвенирования. Миллион долларов был когда-то, 50 000
долларов сейчас, через 3–5 лет это будут уже тысячи либо сотни долларов. Это
означает просто смену концепции медицины вообще – полную концепции медицины на
основе индивидуального подхода, что переворачивает эту отрасль, как мне
кажется, от начала до конца.
Регенеративная медицина. Много спекуляций, много дискуссий. Но, знаете, я
просто своими глазами вижу в пяти странах мира: ни лабораторий, ни ученых –
просто живые бизнесы. Израиль. Небольшая компания, что делаете? – Занимаемся
костной тканью. – Расскажите. – Вот фотографии: коленная чашечка с пулевым
ранением, коленная чашечка через 4 дня – почти зажившая, коленная чашечка через
7 суток – вообще никаких следов, ну совсем никаких. Я точно не специалист, но
специалисты знают, что коленная чашечка – одна из самых сложных в
технологическом смысле, гораздо сложнее, чем тазобедренный сустав. И мы сегодня
готовим такие проекты по выращиванию замены органов в человеческом теле: что
казалось полным абсурдом – сегодня становится стартапами, завтра это будет
живым бизнесом, а через 10 лет это будет частью повседневной медицины.
Появиться все это в нашей стране без серьезной политики точно не может.
Цифровые медиа. Поезжайте в Сингапур. На любой встрече, начиная с Ли Куан Ю и
заканчивая любым стартапером, вам скажут: цифровые медиа – это стратегия
Сингапура, на ней мы собираемся выращивать будущее, и наша задача сделать
четыре университета, четыре университета по цифровым медиа, наша задача сделать
12 исследовательских центров по цифровым медиа. И так далее. Интерактивность,
мультижанровость, индивидуализация запроса, возможность изучения
индивидуализированного новостного ряда со всеми пирогами. И новостная лента в
«Фейсбуке» по отношению к этому покажется детским лепетом, и очень скоро.
Магазин без кассы. Про который я готов еще часов шесть рассказывать, но в этот
раз не буду. Суть заключается в том, что вы приходите в магазин, берете, что
вам надо, и уходите, и, собственно, все. Правда, при этом с вашей карты автоматически
списывается объем ваших расходов. Но если вы хотите его увидеть – пожалуйста.
Не хотите – не надо. Все сделают за вас. Штрих-код исчез, ручное считывание
штрих-кода исчезло. Вместо него появилась метка, которая в автоматическом
режиме без потребности энергии дает информацию о каждом купленном товаре. Нами
подписан проект «Магазин будущего», начинаем первый опытный магазин вместе с
«Пятерочкой» и «Системой» на троих, для начала.
Совершенно ясно, что под эти задачи предстоит полностью поменять состав и
функции органов федеральной власти. Очевидно! Задайте простой вопрос: «Какой
министр в стране отвечает за инновационную экономику? Кто? Фамилии? Адреса?
Явки?», как говорит наш начальник (смех в зале). Вообще, ответ, наверное, –
Фурсенко. Хотя, может быть, ответ – Набиуллина. Но когда ровно это мне было
сказано в ответ, я вот имел наглость возразить и сказать, что с большим
уважением отношусь и к Андрею Александровичу и к Эльвире Сахипзадовне. Но этот
тот случай, когда двое – это хуже, чем один. У двоих начальников не может быть
нормальной работы. Если это приоритет страны, значит, должна быть не комиссия и
даже не две комиссии. Должен быть министр, который отвечает изначально за это с
утра до вечера. У него должен быть аппарат, который обеспечивает это в скучном
бюрократическом режиме. В каждом отраслевом министерстве должен быть скучный
зам, который ровно это приложение к своей отрасли – транспорту, промышленности,
энергетике, ровно этим занимается. Свод осуществляется в министерстве
экономики, которое, как мне представляется, и должно стать министерством
инновационной экономики. И так далее. Это все банальные вещи, но бе
|
